Как наши бабки и деды воспитывали детей. Что я знаю и помню о крестьянском воспитании.

родителям - учимся оберегать детей от вредителей и растлителей.
Ответить
Сообщение
Автор
koto
Сообщения: 240
Зарегистрирован: 11 дек

Как наши бабки и деды воспитывали детей. Что я знаю и помню о крестьянском воспитании.

#1 Сообщение koto »

Что я знаю и помню о крестьянском воспитании


Изображение
Публикуется в сокращении


Часть 1. Труд

...Что я знаю о традициях русского крестьянского воспитания, и при этом, что называется, знаю из первых рук. Я буду говорить лишь о том, что помню из рассказов мамы, ее сестер, бабушки моей - Екатерины Дмитриевны К., и ее односельчан из деревни Ф. Костромской области. Пусть мой рассказ станет хотя и не самым полным, но достаточно достоверным мини-исследованием.

Еще одна ремарка. В литературе много говорится о неком списке ценностей, которые традиционное русское крестьянское воспитание ставило основополагающими. Гораздо более скупо и расплывчато говорится о методах, которые применялись для их внедрения. А это очень важно, это - практика, отсутствие или искажение которой обесценивает любую теорию. Итак, начну.

Все знают, что основой воспитания детей в русской деревне был труд. Труд этот воспринимался ребенком не как тяжкая обуза, а как демонстрация своего все возрастающего статуса, приближения к взрослости. Наградой за этот труд всегда было признание значимости сделанных дел, похвала, демонстрация результатов семье, друзьям, соседям. Ребенок выступал не в роли слуги взрослых, а как младший товарищ в общем деле. Не похвалить его за сделанную работу, проигнорировать было немыслимо. Видимо, долгий опыт поколений внушил людям то, что это эффективное подкрепление воспитания трудолюбия.

Обучение новым трудовым навыкам происходило терпеливо, и занимался им тот, у кого было на это время: бабушка, старшие дети. В хозяйстве в семье моей тети я видела исправные, тщательно сделанные и обновляемые по мере износа детские инструменты. В наборе детских граблей, например, были самые разные: как для семилетнего, так и для тринадцатилетнего ребенка.

Среди детских инструментов не было опасных: детских кос не существовало. А лопата с детской рукоятью – пожалуйста. Поручение ребенку непосильного или опасного дела считалось блажью.

Во время обучения тому или иному делу на первом месте, конечно, стоял пример. Но и времени на слова не жалели. Когда навык осваивался, занятие почти автоматически становилось обязанностью. Но дети этого не боялись, поскольку в семейном коллективе все умели всё, и всегда было кому подстраховать, заменить.

Еще один момент. Ребенку показывалось место его помощи в системе общих дел, происходило ознакомление со смежными. Например, за сбором и чисткой грибов (вначале под руководством взрослых, чтобы не пропустить ядовитый) следовала наука их приготовления. Я помню, как лет в 8 или 9 солила собранные рыжики в крошечной банке – не только для того, чтобы потом ими хвалиться, но и чтобы запомнить процесс.

Изображение
Е.Н.Флерова, "Отец и сын"

Чем сложнее и значимее в хозяйстве был освоенный ребенком навык, тем больше появлялось формальных, ритуализированных признаков уважения.

- Девчонки, подайте Юре полотенце, он косил! Налейте Юре молочка. Садись, Юрочка. Девчонки, подайте Юре ватрушек.

Подросток Юра и сам прекрасно может до всего дотянуться – но нет, ему демонстрируется уважение, его заботливо обслуживают. Рядом сидит, улыбаясь, его дядя – перед ним уже так не пляшут, он взрослый, он привык, а Юру надо приучать, поощрять.

- А какое крыльцо сегодня чистое! Снимай сапоги, Юра!

Это я крыльцо вымыла. Уборка в доме - дело для детей постарше, а сени, крыльцо – для малышни.

Что еще? Принос воды (водопровода у нас не было) тоже был делом общим. Даже самый малый ребенок мог нести с реки литровое ведерко – пригодится. Полосканье белья, чистка медной посуды (тазов, самоваров), мытье посуды в доме, мелкая уборка (пыль, половики) – взрослые этим не занимались. Но при этом главным инструментом формирования привычек были похвала и признание. Сколько вспоминаю, по поводу трудовых обязанностей на детей никто не кричал, это случалось по другим поводам: шалости, драки, проделки.


Огород. Как ни велики были обязанности детей по огороду, там все-таки присутствовала сельскохозяйственная стратегия. Поэтому малыши туда обычно ходили по конкретному поручению, а взрослые давали указания: когда и что полить, прополоть. Старшие дети могли делать это уже без напоминания, они сами знали, что там нужно делать.

Обычно огород – вотчина бабушек, которые уже не пойдут ни пасти, ни косить, ни возить сено. Зато их опыт огромен, его можно передавать детям (традиции крестьянского огорода очень отличаются от современных дачных; если им следовать, никакого «садизма» в садоводстве нет, все это пластанье над грядками – пустое баловство, не сказывающееся на урожае).


Забота о животных имела возрастные градации. Мелкие и не слишком опасные животные доверялись малым, большие и сильные – только физически крепким и разумным подросткам.

Изображение
К.Е.Маковский, "Крестьянские мальчики в ночном стерегут лошадей"


Пчелы – тоже с осторожностью, и под руководством взрослых. Дети занимались, в основном, курами и овцами. Кормление, загон, сбор куриных яиц, уход за цыплятами – вполне детские дела. Но постепенно шло и обучение обращению с большой скотиной. Доить корову меня посадили лет в 10, попробовать. Тетя стояла рядом, подсказывала, советовала.

На лошадь я села в 11. Ни седла, ни уздечки. Меня отпустили кататься, привыкать к животному, с пониманием того, что опыта общения никто не заменит. После нескольких часов катания (километров 8 в общей сложности), лошадь меня сбросила. Меня утешили, но особенно не жалели. Процессу набивания шишек не препятствовали, просто имели в виду какие шишки можно позволить набить, а какие нет.


«Девочковая» работа: знакомство с процессом прядения. Прясть я попробовала поздно – лет в 9, это был непорядок. Мою нитку бабушка «запряла» в свой моток. Я это видела и знала: будут носки, к которым я причастна.


Мелкое строительство, ремонт – к этому привлекали мальчишек. Поправить забор, выточить рукоять для инструмента – под наблюдением взрослых. Но первое орудие, которое мальчишка вырезал сам – удилище. Рыбалка – это досуг, удовольствие. Кроме ловли удочкой наших юных родичей учили ловле рыбы в морды, установке «крюков» (больших удилищ на щук). Малыши ловили мелкую рыбешку – живца для щук. Ребята постарше ловили раков.

Изображение
О.В.Попович, "Не взяли на рыбалку"


Вообще, когда смеются над китайцами (мол, едят все, что ползет, кроме танка, что плывет, кроме лодки, и все, что летает, кроме самолета), я хочу возразить: а мы разве нет? Детей в деревне поощряли на сбор всего съедобного. Мама собирала «песты» - верхние проростки хвощей, их жарили в постном масле и ели – вкус как у грибов. Щавель, крапива, сныть, множество видов ягод, огромный список грибов – все, что можно есть, надо уметь найти и вкусно приготовить. «Школа выживания» работала постоянно, и самое главное, она не была оторвана от повседневности. Даже если «нормальной» еды было вдоволь, пару раз за весну можно было полакомиться «пестами», а щавелевые щи варили, даже если была и капуста.


Но были вещи, которые детям не поручались, как ни упрашивай. Даже присутствие при забое животных и птицы разрешалось не с малолетства. Этот запрет тоже выверен поколениями. Если слишком рано допустить ребенка до таких процессов, он или испугается (лечи потом его, невропатологов в деревне нет!), либо в нем разовьется жестокость, которая позже может вылиться в страшные вещи. Поэтому все, что было связано с убийством живого – только старшим подросткам, и то поначалу лишь в роли наблюдателей, чтоб привыкли.

Кстати, в Вятском крае эти ограничения тоже действовали. Я слышала, что один знакомый охотник, привлекший к снятию шкурок с убитых пушных зверей сына-первоклассника, подвергся осуждению своих товарищей – они его дружно и обоснованно критиковали, советовали ему для помощи в этом деле найти и нанять взрослого или справляться самому.


Итогом трудового крестьянского воспитания было формирование личности, готовой к жизни в любых условиях, реально владеющей несколькими специальностями на неформальном уровне, а главное, не только готовой к труду, но не мыслящей без него жизни. При этом происходила и социализация ребенка, развитие его умения сотрудничать с другими. Веками отработанные воспитательные методы в этом направлении позволяли обходиться без насилия и в большинстве случаев даже без принуждения.


Часть 2. Авторитеты

Одна из самых часто наблюдаемых мной причин применения карательной педагогики в крестьянской среде была демонстрация ребенком неуважения к старшим. Это был, наверное, один из самых больших грехов.

Стоило родителю узнать, что его ребенок нагрубил взрослому, пожилому человеку, тут же применялись самые строгие меры. Причем никакая связь между поведением этого взрослого (старика) и реакцией ребенка во внимание не принималась. Старый мог быть сто раз виноват, несправедлив, выжил из ума – у детей не было права отказывать ему в формальном уважении.

Даже в школе самый вздорный педагог мог рассчитывать на поддержку родителей в любых своих требованиях. Другое дело, я не припомню случая, когда туповатого ученика дома ругали за двойки, если он был трудолюбив и ловок в повседневной работе. Родители терпеливо сносили попреки учителя, но не впадали из-за этого в какую-то печаль и ребенка не мучили.

Заступаться за ребенка перед другим взрослым было можно лишь в форме ведения диалогов: в уговорах, объяснениях.



Толерантность

За глумление ребенка над старцем или калекой, как правило, последует порка. За передразнивание пьяного, заики или человека с тиком – очень строгий разбор полетов, многословный, с примерами, грозный, но без насилия. Открытые насмешки над инородцем, при обнаружении будут порицаться, но мягко, в форме увещеваний. Если они были грубыми, а их объект взрослый, пожилой или беспомощный, грядет взбучка.

Если это ребенок-ровесник, родители останутся безучастными «до первой крови», слова к делу не пришьешь. В случае драки по причине «национальной неприязни» без внятного повода родители могут наказать чадо, и чаще всего сделают это, имея в виду правила поведения по отношению к любому человеку.


Детские конфликты

Главное правило: «Игрушки – не ревушки». Некоторые родители отказываются выслушивать жалобы, но это индивидуальная особенность, а не традиция. Чаще всего подобная глухота присуща семьям неполным, несчастным, бедным. Короче, семьям с изъяном.

Изображение
В.Г.Перов, "Мальчик, готовящийся к драке"

Вообще, любые упоминания о том, что в крестьянских семьях с детьми не вели разговоров – абсолютизация частностей, перекосов, людского ущерба. Вели, и очень много. Во-первых, семьи в деревнях всегда почти были большими и разветвленными, в них жило несколько поколений – кому-нибудь да будет удобно выслушать жалобу ребенка, ответить на его вопрос.

Изображение
Н.Е.Зайцев, "В гостях у бабушки"

Судя по рассказам моей мамы и ее сестер, этих разговоров, бесед, внушений – было больше, чем им хотелось бы. Только ими и занимались, например, старики. Иногда за терпеливое слушанье наставлений ребенку даже давали поощрение: орешек, конфетку, пирожок, - то есть взрослые понимали - внимать им порой нелегко.

Структура крестьянской работы тоже предполагает как периоды очень занятые (от зари до зари), так и паузы (даже с теми же сезонами и погодными условиями связанные). Никаких возможностей для изоляции тоже не было: «своих комнат», и т.п., разве что угол за печкой у старика, чтобы его не беспокоили шумом и возней. Иногда слушать беседы могли забрести и чужие дети, но этого добра никто не жалел – язык без костей!

Разобрать детский конфликт или конфликт ребенка со взрослым – это развлечение и воспитательный момент, родители не уклонялись от этого, и лишь в случае невероятной занятости в страду или личной нездоровой нелюдимости на грани социопатии уклонялись от этой задачи.

Одним из подобных «информповодов» для педагогических бесед часто служили былины, истории, байки и даже сплетни. Родитель высказывал отношение к тому или иному событию, образу поведения, а ребенок слушал, да на ус мотал.


Малые боги

Этими словами я решила обозначить роль для крестьянского ребенка его отца и матери. Уважение к родителям было абсолютным, но я, честно говоря, не видела – как оно насаждалось? В этом, пожалуй, одна из загадок традиционного воспитания. Его основа – непререкаемый авторитет старших.

Изображение
В.Н.Марков, "Красный угол"

Я сталкивалась лишь со свидетельствами, а не с формированием этого явления. Родителю вовсе не обязательно быть сильным, честным, умным, успешным, справедливым, добрым, трезвым; ему достаточно просто быть.

Насилие основой этого быть не могло. Я видела ситуации, когда родитель был настолько слаб, ничтожен и жалок, что даже собственный ребенок его бы не убоялся. Но любовь и внешняя почтительность демонстрировались всегда. «Бросить» родителей было можно лишь с их благословения – ехать в чужие края счастья искать. Как правило, все уехавшие долгое время испытывали муки, «ломку».

При такой основе отношений родителей и детей в руках родителей оказывался очень разнообразный и эффективный арсенал педагогических воздействий. Это делало необязательной и даже нежелательной жестокость. Если отцу или матери достаточно нахмуриться, чтобы ребенок осознал, что поступил плохо, нет никакой нужды драть его, как сидорову козу.

В большинстве знакомых мне крестьянских семей детей не шлепали, а уж тем более не пороли. Да и не ругали. Их просто иногда корили, и они тут же сломя голову бросались исправлять оплошности, чтоб не огорчать папу и маму. Так же много значила для детей родительская похвала, улыбка, скупая ласка.

Кстати, я много общалась с поколением, звавшим отца «тятя»; «папа» пошло от семинаристов, изучавших латынь. Про французский и французов в деревне Ф. не слышали: барин был из балтийских немцев (барон), а с иностранцами кроме него было туго. Неподалеку в более-менее обжитых местах Иван Сусанин кого-то куда-то завел. А в деревне Ф. даже брюнетов практически не водилось.

Примеры детской преданности и веры родителям я видела такие, что меркнут те же самурайские предания о стойких ронинах. [Именно] это, а не религия и не труд на земле, по моему мнению, являлось основой русского крестьянского воспитания. Когда пошатнулся этот столп, поехала вкривь и вкось вся конструкция.



Часть 3. Дружба и любовь

Многие исследователи крестьянского быта и традиций воспитания отмечают то, что в нем очень большое внимание уделялось социализации детей, воспитанию уживчивости, умения работать в коллективе. Я не могу с этим не согласиться, хотя и не без оговорок.

Родители деревенской семьи любого достатка поощряли в детях общительность, и даже принимали какие-то меры, если им казалось, что их ребенок излишне замкнут (такое никого не радовало). Несмотря на обилие трудовых обязанностей, детей поощряли к совместным прогулкам, коллективным играм, создавали для этого хотя бы минимальные условия.

Играть в домах друг у друга, как правило, не разрешалось; делалось исключение для сильных морозов, но чаще для этого отводили удобное место в ограде дома. Там можно было хранить игрушки, строить кукольные дома или гаражи, и взрослые соблюдали некое негласное соглашение: не разоряли игровое пространство под предлогом «беспорядка».

Заходить в гости чужому ребенку было можно практически всегда – чтобы куда-то позвать, договориться об играх. Иногда взрослые даже напоминали детям, что надо бы навестить друга, что-то давно его не видно – заболел или поссорились?

«Молодо-зелено, погулять велено!» Велено! Ни больше, ни меньше! Чаще дети и подростки общались и играли на виду у всех; никто их не оговаривал, если они шумели, пели, громко смеялись. Категорически запрещались лишь игры с огнем и на посевах.

Угощать друзей не полагалось - это было прерогативой родителей. Они были вправе распорядиться едой в своем доме и проявить щедрость, а ребенок до этого еще не дорос. Еще в моем детстве за такое могло влететь (я видела, как отругала бабушка мальчика, давшего нам с сестрами по печенюшке), и это делалось тайно.

Старшая молодежь гуляла неподалеку от деревни, но не под окнами. Малышне не запрещали ходить за старшими, но и не утешали их, когда те получали отпор и бывали изгнаны. Вообще, возня с малышами считалась «работой», в свое личное время старший ребенок мог не таскать с собою братьев и сестер. Младшие бурно протестовали, но родители не становились на их сторону. Они видели цель – успешную социализацию старшего. Можно было ради этого пожертвовать своим покоем.

Изображение
Ф.В.Сычков, "Дети с подсолнухами"

Часто друзья помогали друг другу управиться с хозяйственными делами, чтобы побыстрее освободиться и идти гулять, играть. Взрослые хвалили чужих помощников, понимая, что коллективный труд – это то, что ждет детей в будущем, и ему тоже надо научиться. Пойти поработать к соседям, чтобы помочь кому-то побыстрее покончить с делами, – хорошее дело; никто не скажет: «Зачем задаром спину гнешь?» Не задаром, а ради дружбы.


Чем больше собиралась у детей компания, тем лучше было отношение к этому родителей. Люди хвалили детей за то, что у тех много друзей. Дружбу ценили, приводили детям в пример разные истории о верности, взаимопомощи, учили дружить. Иногда мирили поссорившихся – и этому тоже учили.

Изображение
Н.П.Богданов-Бельский "Деревенские мальчики"

Особенно это касалось мальчиков, для которых наличие друзей было практически обязательным. Нелюдимая девочка – это неприятно, но еще куда ни шло, а мальчик, который не завел друзей, не на шутку беспокоил старших. В больших семьях у детей всегда была компания для игр, но родители подчеркивали, что этого мало, недостаточно.

Насколько я знаю, у нелюдимых мальчишек была лишь одна уважительная причина для такого поведения - это интерес к религии или наукам. От любимых занятий такого книгочея-богомольца-заучку отрывали мягко. И оставляли в покое, если видели, что общаться такой ребенок умеет, но, скорее, со взрослыми. В принципе, дружба с надежной компанией взрослых была ничем не хуже детской, если ясны были ее мотивы.

Случаи, когда родителям не нравился выбор друзей ребенка, конечно же, были, но по большей части они вели себя тактично, общение не запрещали, и «пилили» ребенка за него лишь наедине. Для детских дружб эти родительские недовольства, как правило, значения не имели, и могли обостриться лишь в одном случае: если дружба была разнополой и с возрастом начинала перерастать во что-то большее. Тогда запретительные меры становились строже, но если дело зашло далеко, родители ничего не могли (или не хотели) предпринять.

Я знала лично лишь одного человека, женщину, которую в юности родители разлучили с любимым (другом детства), и выдали замуж за другого. Но инструментом этого их давления были только уговоры, своего рода демагогия, а не насилие. Возлюбленный предлагал ей бежать вместе, но она не решилась, хотя до конца своих дней об этом жалела (это случилось в конце 20-х годов ХХ века).



Часть 4. Чрезвычайные происшествия

У педагогики, как и у медицины, две задачи: профилактика (главная) и лечение (экстренная). Теоретизировать на тему экстренной педагогики трудно. Можно лишь набирать базу фактов, с которыми потом что-то делают специалисты (описывают «методику»). Чрезвычайные происшествия с детьми и подростками в деревне Ф. мною наблюдались следующие:
  • драки;
  • раннее пьянство;
  • грубые словесные оскорбления;
  • ядовитые насмешки;
  • обиды любовные (грубые отказы, измены, распространение порочащей информации);
  • порча чужого имущества (в очень редких случаях злонамеренная);
  • нарушение обязательств, договоров о взаимной помощи.
Серьезного (осознанного) воровства в Ф. я не наблюдала и даже не слышала о нем. Множество раз мне с друзьями и родственниками случалось заходить к кому-то домой и, зайдя в открытую нараспашку избу, обнаруживать, что там никого нет. Чуть позже, уходя из дома в лес или на речку, люди стали оставлять какие-то знаки, которые маркировали их отсутствие. Например, прислоняли к двери батожок или накидывали на замковое ушко щеколду. Просто так, в знак того, что дом затворен снаружи.

Запирали дома на замок, только если уезжали надолго (больше, чем на месяц). При этом информировали об этом всех соседей и оставляли ключи. Так же не запирались помещения со скотиной - в случае пожара от грозы, как я слышала, соседи были заинтересованы в том, чтобы спасти рядом стоящие дома, и им нужно было облегчить доступ. Один сильный пинок в дверь, и корова-кормилица будет спасена.

Кстати, грозы все боялись страшно. Двоюродная сестра мамы тетя Нюра при ее звуках забиралась под кровать и плакала – это притом, что это была мама двух детей: подростка-призывника и школьницы. И это не было дикостью! Самодельный громоотвод то ли спасет, то ли нет. Дом бабы Кати целовала старая липа, обвитая жестяной лентой, край которой выходил на конек – это громоотвод был или так? Тем не менее, в грозу всех женщин просили снять металлические заколки с волос.

Но вернемся к незапертым домам. Я слышала поговорку: «Воров делают плохие замки». Отсутствие замков и взаимное доверие не сделало жителей Ф. и окрестностей ворами. Подобное завелось лишь с разрушением патриархального уклада – того, с тотальным уважением к старшим (а старик жил почти в любом доме).

Старшее поколение – в основе своей малограмотное (моя бабушка училась «две зимы», так же, как и старшая из ее дочерей, моя тетя, а средняя уже закончила институт) не знало отродясь никаких расписок, давая друг другу деньги в долг. Показательный случай: на поминки по моей бабушке в 1976-м несколько самых горьких пьяниц принесли ее семье свои долги. «Митревна» умерла, и никто уже не узнал бы, кто и сколько был ей должен. Потому так много и отдали...

Запирался в Ф. только магазин. Нас порой по несколько раз на дню посылали посмотреть висит ли на двери крошечной лавочки замок. Если нет, все сломя голову бежали туда покупать хлеб, конфеты, муку... Детвора иногда шла в магазин просто «постоять». Меня это страшно поражало – я очень не любила магазинную толчею, но деревенские дети эту атмосферу «цивилизации» любили.

Слово «украли» сочеталось только с понятиями «чужие», «приезжие». Но это не значит, что жители Ф. во всем были абсолютно честны. Многие сельчане имели друг к другу имущественные претензии – помежовые, карьерные, финансово-бюрократические (особенно это касалось «начальников»: бригадира, счетовода). Кто-то кому-то не так взвесил, не столько часов поставил, не так заплатил. Скандалили об этом шумно и подолгу. В условиях замкнутого мира репутационных потерь боялись, страх испортить отношения с соседями был важен.

Но что же насчет детского воровства? Это немыслимое по тяжести деяние все-таки случалось, поскольку находится у детворы еще очень часто в сфере бессознательного и полусознательного. Если взяться читать любое педагогическое руководство (от самых основательных до совершенно поверхностных, рассчитанных на самых недалеких и диких родителей), везде написано одно и то же: украденную ребенком вещь надо вернуть.

Не только потребовать вернуть, но и помочь вернуть! Это обязанность родителя. Момент ее возвращения явится для ребенка не только уроком, но и освобождением. Слово «ВОР» даже произноситься не должно! Нужна фиксация правильной модели поведения: у тебя оказалась чужая вещь, и ты ее вернул. Вот и хорошо, ты хороший человек, так поступают все хорошие люди. Устраивать жестокие экзекуции не только бесчеловечно, но и неумно. Родители помогали детям сохранить лицо – ведь это же было их общее лицо, которое еще носить и носить!

Я видела, как возвращали по домам друзей «заигранные» игрушки. И часто родитель или старший родственник шел, чтобы сопроводить (поддержать, обезопасить и, кстати, засвидетельствовать: «Мы все вернули!») Но! Пожирание чужих яблок воровством не считалось, а считалось хулиганством.

Изображение
А.Г.Подшивалов, "В чужом саду"

А вот дойка чужой коровы... Впрочем, о таком только легенды повествовали: мол, жил в лесу какой-то ужасный «беглый» и доил чужих коров. Его потом ловила милиция...

Под строжайшим запретом были ярлыки типа «дурак» и «подлец». Причем о запретности этой мог напомнить любой услышавший подобное, не только заинтересованный! Все прекрасно понимали опасность подобного навешивания ярлыков: ФИКСАЦИИ, которую простодушно объясняли сглазом.

К подобному были очень чувствительны все. Моя бабушка Катя (вдова с шестерыми детьми, жившая в страшной, горчайшей бедности) однажды сказала, раздосадованная, младшей дочери, моей маме: «Ты сама столько не стоишь, сколько ты посуды побила!» Семилетняя девочка ушла из дома и два дня где-то плутала. Она впала в такое отчаянье, что сама себя не помнила, искали ее всей деревней. По возвращении ее мать перед нею извинилась.

Чувство стыда, конечно, возникало часто. И было оно такой силы, что мы, городские, даже представить себе его не могли.

Конец семидесятых. Мы привезли из города набор для настольного тенниса, сколотили стол, и вечерами в нашем дворе слышался стук мячиков и галдеж – пришлые подростки играли в пинг-понг ночи напролет. Все они были «свитой» моей старшей двоюродной сестры и ее ближайших подружек и приезжали на мопедах издалека. И вот однажды утром мы обнаружили, что на ракетках кто-то крупно «выщипал» по резиновому пупырчатому полю свои инициалы. Ракетки стали гораздо менее упругими. Мой отец в сердцах сказал племяннице: «Скажи им, Ира, чтобы они не портили ракетки, а то совсем невозможно будет играть!»

Представляете, что было? Игроки исчезли. Нет, они не обиделись, не испугались, они устыдились настолько, что просто не могли больше нам на глаза показаться... Я уверена, что они купили бы ракетки взамен испорченных, но во всей округе ничего подобного в магазинах не было. Отец потом сокрушался: не приходят мальчишки играть, и Ира ходит грустная, и стоило ли оно того?

Толька вернул Инусе виниловую пластинку поцарапанной. И к ней в придачу принес коробку конфет. Вполз в избу, что называется, голова между коленок.



Часть 5. Вера

Только в городе (исключительно там) я видела примеры антирелигиозной политики государства. В деревне Ф. в этом вопросе как будто остановилось время. Пока не сгорел, работал клуб, где до танцев и кино читали лекции по газетным передовицам; дети ходили в школу (за 7 км) и учились по тем же учебникам, что и я в городе; все вступали в пионеры и в комсомол; вся деревня с плачем сгрудилась у телевизоров, узнав, что погибли трое наших космонавтов – такого стона и рева я не слышала дотоле никогда. При этом Троицкая церковь села Т. в семи километрах от Ф. действовала, сияя золотом крестов, окруженная заботливо ухоженными клумбами; и туда ездили молиться, крестить детей, отпевать покойников.

В каждом доме, не прячась, увешанные вышивками и самодельными кружевами, уставленные бумажными розами и сухой освященной вербой стояли на полочках иконы. Партийные члены семей обходили их взглядом, и только. В доме бабы Кати красный угол был в каждом жилом помещении.

Попробуй-ка, выскажись, что Бога нет при бабушках! Они-то уж точно есть - на каждой завалинке сидит по две-три. Если о подобном узнают мамы и папы, дяди и тети, лучше уж сразу убежать в лес и жить там Робинзоном, поедая хвощи и сныть. И мало ли что ты пионер. Будет пионеру крапива в штаны.

В условиях несокрушимого авторитета старших бороться с религией было бесполезно. Все всё понимали, и, наверняка, наверх отправлялись правильные отчеты о проведенной работе по искоренению религиозных пережитков. Но все прекрасно знали: это не пережитки. Это сама жизнь, это кровь в их жилах. Чем ее заменишь?

Совхоз с издевательской кличкой БАМ – «Беда Александра М. (председателя)» - был не хуже многих. Многократно реорганизованный, он жив и сейчас. Молоко, мясо, картошка, рожь, овес и лён. Там работают мои братья и сестры в четвертом, пятом и шестом коленах. Скорее всего, они забыли обо мне, но я о них помню. Вернее, мы помним об одном и том же: как жили они - наши общие бабки и деды.

Изображение
Э.Д.Хохловкина

Вырастить на тощих полях урожаи, отправить с ферм молоко, отдать в армию сыновей, жить на пенсию в 27 рублей (это с учетом погибшего на фронте кормильца), - они могли все выдержать, всем пожертвовать.
Но не этим.

Таня, родом из деревни Ф. (источник)

Для сравнения предлагаем ознакомиться с новым прогрессивным стилем воспитания.

http://2kumushki.ru/chto_ya_znau_i_pomn ... tanii.php/
koto
Сообщения: 240
Зарегистрирован: 11 дек

Re: Как наши бабки и деды воспитывали детей. Что я знаю и помню о крестьянском воспитании.

#2 Сообщение koto »

Как воспитывали русского дворянина

Изображение
(Отрывок из книги Ольги Муравьевой)



ДВОРЯНЕ – ВСЕ РОДНЯ ДРУГ ДРУГУ
А. А. Блок «Возмездие».


«Поглядишь на теперешних отцов,
и кажется, что не так уж плохо быть сиротой,
а поглядишь на сыновей, так кажется,
что не так уж плохо оставаться бездетным».
Честерфилд. Письма к сыну.


И нравственные нормы, и правила хорошего тона, естественно, усваивались дворянскими детьми прежде всего в семейном кругу. При этом мы должны иметь в виду, что дворянская семья объединяла гораздо более широкий круг людей, нежели современная семья. Не принято было ограничивать число детей; их, как правило, бывало много, самого разного возраста («от двадцати до двух годов», – как насмешливо заметил Пушкин, описывая гостей на именинах у Лариных). Соответственно было много дядей, и тетей, и вовсе бесконечное количество двоюродных и троюродных братьев и сестер. Но эти и сами по себе огромные семьи не ограничивались отношениями лишь с близкими родственниками. Понятие «родни» включало в себя людей, связанных столь отдаленными родственными узами, что современному человеку они, пожалуй, не показались бы даже поводом для знакомства.


Характерный пример традиционного дворянского отношения к родне приводит В. А. Соллогуб, вспоминая об Екатерине Александровне Архаровой. Бывало, к ней являлся с просьбой какой-нибудь помещик из захолустья, которого она видела впервые в жизни. Гостя встречали словами: «Чем, батюшка, могу услужить? Мы с тобой не чужие. Твой дед был внучатым моему покойному Ивану Петровичу по первой его жене. Стало быть, свои». Часто такой визитер обращался к Архаровой с просьбой пристроить детей в какое-нибудь учебное заведение и присмотреть за ними, на что она охотно соглашалась. «И на другой день помещик приезжал с детками, и через несколько дней деток уже звали Сашей, Катей, Дуней и журили их, если они тыкали себе пальцы в нос, и похваливали их умницами, если они вели себя добропорядочно. Затем они рассовывались по разным воспитательным заведениям и помещик уезжал восвояси, благодарный и твердо уверенный, что Архарова не морочила его пустыми словами и светскими любезностями и что она действительно будет наблюдать за его детьми». Так оно и было; дети неукоснительно являлись к старухе по воскресеньям и праздникам, сама Архарова регулярно наносила визиты в учебные заведения, где обучались ее подшефные и расспрашивала начальников об их успехах и поведении. Отличившихся она хвалила, виновным делала выговоры; таким образом и вдали от родителей дети находились под опекой и присмотром.


Многочисленные родственники вообще могли довольно активно вмешиваться в воспитание детей; представления о том, что оно является исключительной прерогативой отца и матери, тогда, кажется, не существовало. Правда, и родители в те времена уделяли детям не столь уж много внимания. По воспоминаниям Н. В. Давыдова, «дети тогда, по-видимому не менее любимые родителями, чем теперь (…) не составляли безусловно преобладающего элемента в жизни семьи. (…) Особой диете их не подвергали, да и самоё дело воспитания в значительной степени предоставляли наставникам и наставницам, следя лишь за общим ходом его, а непосредственно вмешиваясь в детскую жизнь лишь в сравнительно экстренных случаях».
Аналогичные свидетельства дошли до нас и в мемуарах В. А. Соллогуба. «Жизнь наша шла отдельно от жизни родителей. Нас водили здороваться и прощаться, благодарить за обед, причем мы целовали руки родителей, держались почтительно и никогда не смели говорить «ты» ни отцу, ни матери [Со временем отношения детей и родителей в дворянских семьях становились проще. М. В. Добужинский, детство которого пришлось на последнюю треть XIX века, обращал внимание на то, что его отец и все дяди и тети говорили «Вы» дедушке и целовали ему руку. В то же время он сам уже обращался к отцу на «ты», и тот со смехом отдергивал руку, когда мальчик в шутку пытался ее поцеловать.].


В то время любви к детям не пересаливали. Они держались в духе подобострастия, чуть ли не крепостного права, и чувствовали, что они созданы для родителей, а не родители для них».
Соллогуб добавляет: «Я видел впоследствии другую систему, при которой дети считали себя владыками в доме, а в родителях своих видели не только товарищей, но чуть ли не подчиненных, иногда даже и слуг. Такому сумасбродству послужило поводом воспитание в Англии. Но так как русский размах всегда шагает через край, то и тут нужная заботливость перешла к беспредельному баловству».
Эта «другая система» возмущала толстовского героя, эгоистичного Стиву Облонского, который замечал, что в Петербурге «не было этого, распространяющегося в Москве (…) дикого понятия, что детям всю роскошь жизни, а родителям один труд и заботы».


Разумеется, нельзя подводить под один шаблон все дворянские семьи, отношения внутри каждой из них определялись, естественно, личными качествами ее членов. Но все же во всем многообразии дворянского семейного быта просматриваются некоторые общие черты.


С одной стороны, воспитание ребенка совершенно беспорядочно: няни, гувернеры, родители, бабушки и дедушки, старшие братья и сестры, близкие и дальние родственники, постоянные друзья дома – все воспитывают его по своему усмотрению и по мере желания. С другой стороны, он вынужден подчиняться единым и достаточно жестким правилам поведения, которым, сознательно или неосознанно, учат его все понемногу.
Такая ситуация могла сложиться лишь внутри сословного и традиционного общества. Беспорядочность различных влияний на ребенка нейтрализовалась, во-первых, принадлежностью всех «воспитателей» к одному и тому же кругу общества, придерживающемуся одной культурной традиции; во-вторых, заметной патриархальностью быта, тяготеющего к воспроизводству в каждом следующем поколении прежней, опробованной системы отношений.


Не случайно, отношения «отцов» и «детей» так резко и болезненно обострились в 1860 – 70-х годах, когда весь прошлый уклад жизни был подвергнут критике и пересмотру. «Можно сказать, что в этот промежуток времени, от начала 60-х до начала 70-х годов, все интеллигентные слои русского общества были заняты только одним вопросом: семейным разладом между старыми и молодыми, – вспоминала Софья Ковалевская. – О какой дворянской семье ни спросишь в то время, о всякой услышишь одно и то же: родители поссорились с детьми. И не из-за каких-нибудь вещественных, материальных причин возникали ссоры, а единственно из-за вопросов теоретических, абстрактного характера. «Не сошлись убеждениями!» – вот только и всего, но этого «только» вполне достаточно, чтобы заставить детей побросать родителей, а родителей – отречься от детей».


Насколько мы можем судить по мемуарам и художественной литературе, дворянство все же сумело сохранить значительную часть своих семейных традиций вплоть до последних лет существования царской России. Однако в наиболее чистом, классическом виде представлены они в конце XVIII – первой половине XIX веков.


Т.П.Пассек в своих воспоминаниях рассказывает забавную историю из жизни кашинского помещика И. И. Кучина. Когда у родителей гостил их сын Александр, конно-артиллерийский офицер, имевший знаки отличия, он часто посещал знакомых, пользуясь экипажем и лошадьми отца. При этом он любил ездить очень быстро, загоняя лошадей до изнеможения. Отец несколько раз делал ему замечание и просил беречь лошадей.
Однажды Александр засиделся в гостях за полночь и прискакал домой во весь опор. Отец встретил его во дворе, взглянул на измученных лошадей и покачал головой. Затем он вошел вслед за сыном к нему в комнату и велел ему снять кресты и мундир. Сын в изумлении просил объяснить столь странное требование, но отец настаивал. Когда Александр снял мундир, старик сказал: «Пока на тебе жалованные царем кресты и мундир, я уважаю в тебе слугу царского, когда же ты их снял, то вижу только своего сына и нахожу долгом проучить розгами за неуважение к словам отца.
– Помилуйте, батюшка, – завопил молодой человек, – ведь это ни на что не похоже – сечь как ребенка. Я виноват и прошу вас простить меня.
– Ну, брат, – возразил старик, – если не считаешь долгом исполнить волю мою, ты мне не сын, я тебе не отец. Кто не чтит родителей, тот не будет чтить ни Бога, ни царя и не будет признавать никакого нравственного долга. Теперь как знаешь: или я тебя высеку, или мы навсегда чужие друг другу».
Кончилось тем, что Александр покорно лег на пол, старик разок стегнул его веником, расплакался и помирился с сыном.


Конечно, подобные случаи и в начале XIX века воспринимались как курьез. Но этот эпизод интересен для нас потому, что старик Кучин наивно и бескомпромиссно следовал принципам взаимоотношений в семье, которые признавались, в общем, всеми, хотя и не доводились до абсурда.


Послушание родителям, почитание старших выступали в качестве одного из основополагающих элементов патриархального иерархического общества. Согласно русской самодержавной мифологии царь являлся «отцом» своих подданных, что устанавливало аналогию между отношениями в семье и в государстве в целом. В почитающей традиции дворянской семье авторитет отца был безусловным и не подлежащим обсуждению.
«– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– Мне?.. Мне?!. Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут, а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая-то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве можно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration [Обожания (франц.)], может возбудить такой человек, как mon реге? [Мой отец (франц.)]»
Эта сцена из романа Л. Н. Толстого «Война и мир» в чем-то перекликается с эпизодом из его повести «Юность», где взрослые дети обсуждают предстоящую женитьбу своего отца, овдовевшего несколько лет назад.

Старший брат Володя говорил о будущей мачехе зло и язвительно, и Николеньке казалось, что брат прав, хотя ему и странно было слышать, что «Володя так спокойно судит о выборе папа».
«В это время к нам подошла Любочка.
– Так вы знаете? – спросила она с радостным лицом.
– Да, – сказал Володя, – только я удивляюсь, Любочка: ведь ты уже не в пеленках дитя, что тебе может быть радости, что папа женится на какой-нибудь дряни?
Любочка вдруг сделала серьезное лицо и задумалась.
– Володя! отчего же дряни? как ты смеешь так говорить про Авдотью Васильевну? Коли папа на ней женится, так, стало быть, она не дрянь.
– Да, не дрянь, я так сказал, но все-таки…
– Нечего «но все-таки», – перебила Любочка разгорячившись, – я не говорила, что дрянь эта барышня, в которую ты влюблен; как же ты можешь говорить про папа и про отличную женщину? Хоть ты старший брат, но ты мне не говори, ты не должен говорить.
– Да отчего же нельзя рассуждать про…
Нельзя рассуждать, – опять перебила Любочка, – нельзя рассуждать про такого отца, как наш. Мими может рассуждать, а не ты, старший брат».


Характерно, что традиционный тип отношений отстаивают именно женщины, более консервативные, прочнее связанные семейными узами. Сыновья более своевольны и независимы, они позволяют себе как бы проверять на прочность сложившиеся стереотипы поведения. Однако, как известно, тридцатилетний князь Андрей не осмелится ослушаться отца, приказавшего отложить на год его свадьбу с Наташей Ростовой; а мальчики Иртеньевы будут учтивы и почтительны с нелюбимой мачехой. Открытое, демонстративное неподчинение воле родителей в дворянском обществе воспринималось как скандал.

Даже если приведенные примеры реально не являлись общей нормой поведения, они помогают нам, уяснить, что вкладывалось в понятие нормы. Заметим, что эта норма делала запретным открытое проявление неуважения к родителям даже при отсутствии у детей истинной привязанности к ним.
Пушкин, например, имел основания для критического отношения к своим родителям и никогда не был к ним по-настоящему близок. При этом он пожаловался на несправедливость отца, кажется, только один раз, в письме к Жуковскому; ни одного плохого слова или поступка по отношению к родителям он не допустил. Помимо личных нравственных качеств здесь, видимо, сыграло свою роль и твердое представление о том, что иное поведение было бы недопустимо и просто неприлично.


Принятые в обществе поведенческие стереотипы оказывали заметное влияние на поведение конкретных людей, порой заставляя их идти наперекор своей натуре. С. В. Ковалевская в «Воспоминаниях детства» пишет: «В сущности, отец наш вовсе не был строг с нами, но я видела его редко, только за обедом; он никогда не позволял себе с нами ни малейшей фамильярности, исключая, впрочем, тех случаев, когда кто-нибудь из детей бывал болен. Тогда он совсем менялся. Страх потерять кого-нибудь из нас делал из него как бы совсем нового человека. В голосе, в манере говорить с нами являлась необычайная нежность и мягкость; никто не умел так приласкать нас, так пошутить с нами, как он. Мы решительно обожали его в подобные минуты и долго хранили память о них. В обыкновенное же время, когда все были здоровы, он придерживался того правила, что «мужчина должен быть суров», и потому был очень скуп на ласки».


В результате генералу В. В. Крюковскому, человеку по натуре, видимо, мягкому и ласковому, удавалось успешно играть роль «сурового отца»: самым тяжким наказанием для его дочери было приказание пойти к отцу и самой рассказать ему о своей провинности.


Насколько оправданным было такое поведение отца – особый вопрос. Искать на него ответ допустимо лишь в пределах системы ценностей дворянского общества. Отношение к детям в дворянской семье с сегодняшних позиций может показаться излишне строгим, даже жестким. Но эту строгость не нужно принимать за недостаток любви. Высокий уровень требовательности к дворянскому ребенку определялся тем, что его воспитание было строго ориентировано на норму, зафиксированную в традиции, в дворянском кодексе чести, в правилах хорошего тона.


Хотя многие дети учились дома, день их был строго расписан, с неизменно ранним подъемом, уроками и разнообразными занятиями. За соблюдением порядка неотступно следили гувернеры.
«Родители не жалели денег и устроили нам целую гимназию, – вспоминал К. С. Станиславский. – С раннего утра и до позднего вечера один учитель сменял другого; в перерывах между классами умственная работа сменялась уроками фехтования, танцев, катанья на коньках и с гор, прогулками и разными физическими упражнениями».

Завтраки, обеды и ужины проходили в кругу всей семьи, всегда в определенные часы. Н. В. Давыдов вспоминает: «Хорошие манеры были обязательны; нарушение этикета, правил вежливости, внешнего почета к старшим не допускалось и наказывалось строго. Дети и подростки никогда не опаздывали к завтраку и обеду, за столом сидели смирно и корректно, не смея громко разговаривать и отказываться от какого-нибудь блюда. Это, впрочем, нисколько не мешало процветанию шалостей, вроде тайной перестрелки хлебными шариками, толчков ногами и т. п.».
«– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери.
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски-грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак! – проговорила она с угрозой. Большинство гостей смотрело на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно-весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо»
.

Собственно, что предосудительного было в этой «выходке» двенадцатилетней Наташи?

У себя дома, на собственных именинах она встала во время обеда и спросила у мамы: что будет на сладкое? Однако ее поступок считается неслыханной дерзостью, и только положение общей любимицы спасает девочку от наказания. Подчеркнем, что это происходит в доброй либеральной семье Ростовых, где детей обожают и балуют.


Еще один характерный пример, на этот раз из повести Л. Н. Толстого «Детство».

«Любочка и Катенька беспрестанно подмигивали нам, вертелись на своих стульях и вообще изъявляли сильное беспокойство. Подмигивание это значило: «Что же вы не просите, чтобы нас взяли на охоту?» Я толкнул локтем Володю, Володя толкнул меня и наконец решился: сначала робким голосом, потом довольно твердо и громко, он объяснил, что так как мы нынче должны ехать, то желали бы, чтобы девочки вместе с нами поехали на охоту, в линейке».

В этом случае даже гостей за столом нет, только мать и отец. Тем не менее, столь скромная просьба требует от старшего брата немалой смелости: проявлять подобную инициативу детям не следовало, они просто подчинялись родительскому решению.

За сколько-нибудь серьезные проступки детей строго наказывали. «Во многих вполне почтенных семьях розга применялась к детям младшего возраста, – вспоминает Н. В. Давыдов, – а затем была в ходу вся лестница обычных наказаний: без сладкого, без прогулки, ставление в угол и на колени, устранение от общей игры и т. п.» Но при этом он добавляет: «Если попадались хорошие наставники (что было нередко), то детям жилось, несмотря на воспрещение шуметь при старших, вмешиваться в их разговоры и приучение к порядку и хорошим манерам, легко и весело».


В самом деле, обратившись к мемуарам и к русской классической литературе, нетрудно убедиться, что, за редкими исключениями, семейный дом для дворянского ребенка – это обитель счастья, с ним связаны самые лучшие воспоминания, самые теплые чувства. Не случайно, для того, чтобы обозначить строгость предъявлявшихся к детям требований, приходится специально сфокусировать на ней внимание; авторы романов и воспоминаний, как правило, не придают этому значения. Видимо, если строгость не воспринимается как произвол и насилие, она переносится очень легко и приносит свои плоды.


В «Детстве Темы» Гарина-Михайловского наглядно представлена борьба двух подходов к воспитанию ребенка. И мать, и отец в воспитании сына ориентируются, в общем, на один и тот же традиционный идеал. Но отец действует грубо прямолинейно, порой жестоко, а мать добивается своего деликатно и осторожно, щадя самолюбие ребенка. Наверное, именно так умел обращаться со своим сыном Честерфилд.
«…мне придется не раз выговаривать тебе, исправлять твои ошибки, давать советы, – писал он, – но обещаю тебе, все это будет делаться учтиво, по-дружески и в тайне от всех; замечания мои никогда не поставят тебя в неудобное положение в обществе и не испортят тебе настроения, когда мы будем вдвоем».

Не стоит и говорить, что общие принципы воспитания давали прекрасные результаты в тех семьях, где ими руководствовались люди, обладавшие высокой культурой и человеческой незаурядностью. Один из таких примеров – семья Бестужевых. Михаил Бестужев, вспоминая удивительную атмосферу, царившую в их доме, избранный круг посещавших его людей, пишет: «… прибавьте нежную к нам любовь родителей, их доступность и ласки без баловства и без потворства к проступкам; полная свобода действий с заветом не переступать черту запрещенного, – тогда можно будет составить некоторое понятие о последующем складе ума и сердца нашего семейства…»


Старший из пяти братьев Бестужевых, Николай, человек редких душевных качеств, был у родителей любимцем.
«Но эта горячая любовь, – вспоминал он впоследствии, – не ослепила отца до той степени, чтобы повредить мне баловством и потворством. В отце я увидел друга, но друга, строго поверяющего мои поступки. Я и теперь не могу дать себе полного отчета, какими путями он довел меня до таких близких отношений. Я чувствовал себя под властью любви, уважения к отцу, без страха, без боязни непокорности, с полною свободой в мыслях и действиях, и вместе с тем, под обаянием такой непреклонной логики здравого смысла, столь положительно точной, как военная команда, так что если бы отец скомандовал мне: «направо», я бы не простил себе, если бы ошибся на пол-дюйма».

В доказательство «всесильного влияния этой дружбы» Николай приводит следующий случай. Став кадетом морского корпуса, мальчик быстро сообразил, что тесные связи его отца с его начальниками дают возможность пренебрегать общими правилами. Постепенно Николай запустил занятия до такой степени, что скрывать это от отца стало невозможным. «Вместо упреков и наказаний, он мне просто сказал: «Ты недостоин моей дружбы, я от тебя отступлюсь – живи сам собой, как знаешь». Эти простые слова, сказанные без гнева, спокойно, но твердо, так на меня подействовали, что я совсем переродился: стал во всех классах первым…»


Сын Льва Толстого Сергей вспоминал: «Отец очень редко наказывал нас, не ставил в угол, редко бранил, даже редко упрекал, никогда не бил, не драл за уши и т. п., но, по разным признакам, мы чувствовали, как он к нам относится. Наказание его было – немилость: не обращает внимания, не возьмет с собою, скажет что-нибудь ироническое. (…) Он делал замечания, намекал на наши недостатки, иронизировал, шуточкой давал понять, что мы ведем себя не так, как следует, или рассказывал какой-нибудь анекдот или случай, в котором легко было усмотреть намек».


«Родители вели нас так, что не только не наказывали, даже и не бранили, но воля их всегда была для нас священна, – вспоминала дочь Н. С. Мордвинова. – Отец наш не любил, чтоб дети ссорились и, когда услышит между нами какой-нибудь спор, то, не отвлекаясь от своего занятия, скажет только: «Le plus sage-sede» [Самый умный – уступает, (франц.)], – и у нас все умолкнет».


К. С. Станиславский на всю жизнь запомнил характерный эпизод из своего раннего детства. В ответ на замечание, сделанное ему отцом, мальчик, сконфузившись и рассердившись, начал твердить бессмысленную угрозу: «А я тебя к тете Вере не пущу!» Отец сначала недоумевал, потом сердился, требовал, чтобы сын замолчал, наконец, против своего обыкновения, прикрикнул – все тщетно. Ребенок, что называется, разошелся и с ужасом чувствуя, что его словно подчинила себе какая-то злая сила, с тупым упрямством повторял глупую фразу.
«Костя, подумай, что ты делаешь!» – воскликнул отец, бросая на стол газету.
Внутри меня вспыхнуло недоброе чувство, которое заставило меня швырнуть салфетку и заорать во все горло:
«А я тебя к тете Вере не пущу!»
«По крайней мере так скорее кончится», – подумал я. Отец вспыхнул, губы его задрожали, но тотчас же он сдержался и быстро вышел из комнаты, бросив страшную фразу: «Ты не мой сын»..
Как только я остался один, победителем, с меня сразу соскочила вся дурь.
«Папа, прости, я не буду!» – кричал я ему вслед, обливаясь слезами. Но отец был далеко и не слышал моего раскаянья».


Такое впечатление, что и Н. А. Бестужев, и Л. Н. Толстой и Н. С. Мордвинов, и С. В. Алексеев в воспитании детей руководствуются теми принципами, которые проповедовал В. А. Жуковский. Воспитатель наследника позволял себе давать советы и его царственным родителям. В частности, он стремился внушить им, что мысль об отце должна быть «тайной совестью» мальчика. Одобрение и наказание должны быть очень редкими, ибо одобрение – величайшая награда, а неодобрение – самое тяжкое наказание. Гнев отца – должен быть для мальчика потрясением, случаем, запоминающимся на всю жизнь; поэтому ни в коем случае нельзя обрушивать на ребенка гнев по несущественным поводам.


Эти примеры никак не подходят под рубрику «типичный случай». Но вне определенной культурной традиции, в другой этической атмосфере подобные отношения были бы невозможны (или, во всяком случае, трудно осуществимы) даже при тех же самых личных качествах отцов и детей.


Скептический афоризм Честерфилда, вынесенный нами в эпиграф этой главы, свидетельствует, что и XVIII веке идеальные семьи встречались крайне редко. Но у нас идет речь не столько о том, как часто идеал осуществлялся, сколько о том, в чем он состоял. Поэтому будет уместно еще раз обратиться к Честерфилду, который со свойственной ему точностью сформулировал принцип отношения к детям, принятый в культурных дворянских семьях: «У меня не было к тебе глупого женского обожания: вместо того, чтобы навязывать тебе мою любовь, я всемерно старался сделать так, чтобы ты заслужил ее».

Примечание от кумушек: сравните это с крестьянским воспитанием (раздел "Малые боги").


Метки: воспитание

http://2kumushki.ru/kak_vospityvali_rus ... anina.php/
СВед
Сообщения: 72
Зарегистрирован: 13 фев
введите число: 5
Контактная информация:

Re: Как наши бабки и деды воспитывали детей. Что я знаю и помню о крестьянском воспитании.

#3 Сообщение СВед »

Куда-то исчезли дедушки
Оригинал взят у matveychev_oleg


Дедушка — это не просто муж бабушки. Это добрый человек с умными глазами, седой бородой и натруженными руками. В ту нежную пору жизни, когда вы узнаете мир, дедушка должен сажать вас на колени и рассказывать о далеких звездах и великих героях. Такие дедушки куда-то пропали. Причем бабушки остались. Они даже почувствовали себя хозяйками положения. Некому на них прикрикнуть. Некому поставить их на место. Бабушки застегивают вам пуговицы и кормят вас манной кашей. А разве может вырасти из человека что-нибудь дельное, если в детстве он не слышит о звездах и великих людях.


От дедушки пахнет табаком и солнцем. Бабушку он называет «мать», а маму — «дочка». Но настоящая дружба у него с внуком. Они посвящены в одну тайну. Мир для них одинаково свеж и загадочен.



Поэтому за обедом они хитро подмигивают друг другу и смеются глазами. Сейчас они встанут и пойдут вместе. Может, рыбачить, а может — ремонтировать велосипед. Внуку интересно жить, а деду умирать не страшно.

У нас давно не было ни войн, ни эпидемий. Дедушек никто не убивал, но они куда-то исчезли. Бросили своих бабушек и ушли к другим. Глупо растратили жизнь и не дожили до внуков. Не обзавелись семьей и остались бездетными.

Короче, все расшаталось и сдвинулось с основания. Поэтому в мире так много капризных и нервных детей. И много никому не нужных стареющих мужчин, пьющих с тоски и никого не называющих словом «внучок».

/Источник/ https://evan-gcrm.livejournal.com/831999.html


Точно.
Зная, как мой тесть дружит с моим сыном, я давно понял и прочувствовал всё то, о чем здесь написано. Без деда мужика не вырастить. Точка.

Связь поколений разорвана специально, ведь по двум точкам (отец-сын) можно выстроить в лучшем случае прямую, а с дедом, при наличии трех точек - целую плоскость. Целый мир.

Изображение

Изображение

Изображение
Ответить

Вернуться в «Детство. (Маме, папе, бабушкам)»